Мое лукошко

Сегодня много читала о блокаде, блокадных животных, питерских кошках. И вспомнилась семейная история, которую мне в детстве рассказывала бабушка.

До революции, у моего прадедушки был дом в Феодосии, где-то в районе Карантина (дом не сохранился до наших дней, к сожалению, во время войны в него попала бомба). Стоял этот дом под горушкой, которых довольно много в тех местах. Жило в нем немаленькое семейство прадедушки. В последний предвоенный год появился у них пес Тобик, из тех, что сейчас вежливо называют двортерьерами. Небольшой такой смышленый песик, черный с белым, ушки торчком, хвостик бубличком. Однажды летом прадедушка с соседом сидели в тенечке этой самой горушки и играли в шахматы. Песик лежал рядышком. Вдруг Тобик подскочил, заволновался и начал звать куда-то прадедушку. Тому вставать не хотелось, да и партия была в разгаре. Но пес не унимался: хватал за штаны, рычал, тащил куда-то. Все подумали, что Тобик опять учуял змею, которых там водились не мало, и которых пес терпеть не мог. В конце концов прадедушка встал, поняв, что покоя не будет. Но стоило ему отойти за собакой метров на 10, как горушка обвалилась, основательно засыпав и стол, и шахматы, и соседа. Через какое-то время соседа откопали, но было уже поздно...

Так песик из просто любимого стал любимейшим членом семьи. Его холили, баловали, выдавали лучший кусок и разрешали валяться в кресле, что раньше строжайше воспрещалось.

Но наступили тяжелые дни войны и революции, и в город пришел голод. На улицах падали, ослабевшие люди, ели собак, кошек, голубей и крыс... Однако на семейном совете было решено было держаться до последнего. Пищу делили поровну, включая собаку. К счастью, Тобик был не очень большим (размером со спаниеля). Хуже было то, что собаку приходилось постоянно держать в доме, пряча даже от соседей, поскольку ее запросто могли выкрасть, чтобы съесть. К счастью, все это длилось не так уж долго, вскоре в порт пришли корабли,и голод закончился. А Тобик оказался одной из немногих уцелевших тогда в Феодосии собак.

Почти всю свою жизнь первое, что я делала утром 9 мая - шла поздравлять папу.
Теперь остается только вспоминать...
 
Первая фотография сделана в 1943, а вторая в 1946 году перед демобилизаций уже в Германии.

К сожалению, я мало что знаю о его фронтовой жизни. Он очень неохотно рассказывал об этом. Иногда только, обычно мимоходом, вспоминал какие-нибудь занятные вещи.

Знаю, что перед войной папа закончил девятый класс. Во время первой оккупации Харькова семья осталась в городе. Через пару дней папа попал в немецкую облаву на Конном Рынке, возле которого они тогда жили. Всех пойманных отсортировали и молодежь согнали в какой-то двор для последующей регистрации и отправки в Германию. К счастью, спасшаяся от облавы соседка прибежала рассказать это бабушке и тете. Пока бабушка отходила от шока, тетя не растерялась, схватила бутылку шампанского, пару кусков мыла и побежала к месту сбора. Тетя была хорошенькой пампушечкой, с хорошо подвешенным языком. И ей удалось каким-то образом уговорить охрану отпустить ее младшего брата. Надо ли говорить, что при этом охране перешли и мыло, и шампанское. Однако папа снова оказался дома, и всю первую оккупацию он просидел на чердаке родительского дома, изредка спускаясь в комнаты. Когда советская армия второй раз оставляла Харьков, папа ушел вместе с отступавшими войсками. Так началась его армейская жизнь...